Содержание           Следующая глава

Глава 1.  ОТ КУПЯНСКА ДО ДНЕПРА.

После сражений на Курской дуге потери нашей армии оказались настолько велики, что командование вынуждено было расформировать ряд пехотных училищ для пополнения дивизий, потерявших почти весь свой личный состав. Вот почему я, курсант Ашхабадского военно-пехотного училища, оказался в маршевой роте с красноармейской книжкой в кармане и с воинским званием «курсант». Мы к тому времени в училище успели пройти курс одиночного бойца, командира отделения и кончали курс командира взвода. В других училищах таким же, как мы, курсантам присвоили звания сержантов, а наше начальство, по-моему, просто прошляпило это дело. Наша маршевая рота шла на вокзал через Ашхабад днем бодро, с песнями типа «Цыганочка», с гиканьем, присвистом. На улицах из каждого двора высыпали женщины всех возрастов, они махали нам руками, а многие промакивали глаза платочками. Подавляющее большинство курсантов еще не видели ни фронта, ни прифронтовой полосы, не бывали ни под бомбежкой, ни под обстрелом и, под свежими впечатлениями от сообщений Совинформбюро о событиях под Курском, настроены были так, будто едем мы не на долгую, трудную и кровопролитную боевую страду, а на добивание смертельно раненого фашистского зверя.

– Не плачьте, бабоньки, мы скоро вернемся! – раздавалось из колонны.

Сколько же нас все-таки вернулось? Единицы!

По дороге к эшелону присоединились курсанты Чарджоуского пулеметного училища, далее мы пополнились маршевыми ротами какого-то училища из Алтайского края.

Ехали быстро, почти без остановок. Из поездки в памяти остались лишь небольшие детали. Например, проезжая Урал, на одной из станций наш теплушечный поезд стал рядом с эшелоном, состоявшим из платформ с солью. Ребята активно начали запасаться солью, некоторые набили полные вещмешки. Стадный инстинкт сработал, и я набрал тоже полный котелок. Волгу переехали ночью, среди дня состав остановился в чистом поле. Выгрузились, невдалеке от полотна выстроились в две шеренги поротно. Пришли «покупатели» и начали отсчитывать с правого фланга. Вот так я оказался во втором батальоне двенадцатого стрелкового полка 53-й стрелковой дивизии 7-й гвардейской армии генерала Шумилова¹, входившей в состав Степного фронта. Вместе со мной попал во второй батальон Женька Лоос, с которым мы в августе сорок второго бежали от немцев из Майкопа через перевал на Лазаревскую, вместе голодали, работая чернорабочими в г. Карши Кашкадарьинской области и вместе были призваны в Ашхабадское военно-пехотное училище.

В армии не выбирают службу по своему вкусу, поэтому мы с Женькой стали минометчиками, хотя из вооружения стрелковых полков именно минометы мы знали только теоретически и видели их в училище один раз, в так называемый «день огня», когда всем молодым курсантам на стрельбище показывают в действии все виды вооружения стрелковых дивизий, начиная от 122-миллиметровых гаубиц и 76-миллиметровых противотанковых пушек и кончая ротными минометами, пулеметами, огнеметами, противотанковыми и противопехотными минами и гранатами РГ² и Ф-1³.

Наш минометный взвод 50-миллиметровых минометов состоял из двух расчетов, в каждом расчете – командир расчета, он же – первый номер, второй номер и один подносчик. Ну, конечно, был и командир взвода, и помкомвзвода, и ездовой – он же ординарец командира взвода. Командиром у нас оказался младший лейтенант летчик. Тогда такие казусы были нередки, молодые летчики, которым не хватало самолетов, воевали в пехоте, артиллерии и черт знает где еще. Вот так, без пяти минут пехотные лейтенанты воевали солдатами и сержантами, а командовал ими летчик.

Наш командир взвода принес из авиации не очень-то распространенное в пехоте товарищество с подчиненными нижними чинами. Получив свой офицерский доппаек, он высыпал его на плащ-палатку, и мы его всем взводом немедленно уничтожали. Мы в долгу не оставались, мы учили его окапываться, приемам штыкового боя, ползанью по-пластунски, премудростям пехотной тактики и т.п. Помкомвзвода был «пожилой», лет сорока, сержант – старожил дивизии. Шутили, что в дивизии после июльских боев под Купянском остались знамя, командир дивизии полковник N. и наш помкомвзвода. Шутка эта была очень близка к истине. Командирами расчетов стали сержант Борис Ушаков, такой же, как мы с Лоосом, недоучка одного из алтайских училищ и окончивший полковую школу сержант Чуклин.

Расположился наш батальон в лесу, километрах в двух от какого-то села. Где-то недалеко был Воронеж. Вот где пригодилась запасенная на Урале соль! За стакан соли селяне давали стакан коровьего масла. Эта маленькая деталь запомнилась так хорошо и, главным образом, потому, что во время войны вся пехота вообще и каждый пехотинец в отдельности больше всего хотели двух вещей: есть и спать. Спать пехотинец мог в любых условиях, даже на ходу. В строю уснувшему не дадут ни упасть, ни выйти из строя; сам подремывал, знаю. Ну, и конечно, пожрать пехотинец никогда не отказывался. Меня всегда смешила, даже злила песня «соловьи, соловьи, не тревожьте солдат, пусть солдаты немного поспят». Не знаю как кому, а мне не доводилось встречать солдат, которым могли бы помешать спать какие-то соловьи.

Здесь, под Воронежем, мы получили недостающее обмундирование, по две плащ-палатки на отделение, а мы – на взвод. Ночью во время дождя их хватало: вбивали колышки высотой 50–60 сантиметров, на которые с наклоном натягивались обе палатки, под них набрасывали веток или соломы и ложились все на один бок. Днём плащ-палатками пользовались командир взвода и помкомвзвода, остальным не доставалось. Касок не получили, их вообще в армии очень не хватало, да и не могло хватать: изготовитель касок – спеццех Сталинградского металлургического завода «Красный Октябрь» весь лежал в развалинах.

Потом получили оружие и оказалось, что довольно много стрелкового оружия было с заводским браком. На некоторых ручных пулеметах ДП⁴ щитки патронника были намертво закрыты или, наоборот, открыты. Были ППШ⁵ со слабой боевой пружиной, и это было непоправимо плохо, так как обнаруживалось чаще всего только при стрельбе в первом же бою. А мы получили свои минометы с невыверенными угломер-квадрантами. Контрольных угломер-квадрантов не оказалось ни на складе боепитания полка, ни на складе дивизии. Дальше мы просто не смогли добраться. Вышли из положения так: получили 12 мин на миномет, отмерили шагами 200, 400, 600 и 800 метров, расставили вешки и произвели выверку угломер-квадрантов стрельбой по расставленным вешкам. В нашем случае это было не страшно: ротный миномет стреляет в пределах прямой видимости, место попадания и взрыва мины, как правило, минометчик видит и при некотором навыке вторая, в крайнем случае третья мина ложится в цель точно.

В порядке тренажа однажды все мы откопали себе соединенные ходами сообщения окопы полного профиля, пришла одна «тридцать четверка», поутюжила наши окопы, позасыпала нас землей, и это было абсолютно не страшно. Мы же знали, что танкисты это делают в учебных целях и не только убить, но и причинить нам вреда не желают.

Через несколько дней дивизия двинулась к фронту. Днем на марше появилась «рама»⁶. Летала она медленно, было такое впечатление, будто она не спеша плавает в воздухе. Естественно, вскоре после рамы появились три «хейнкеля-111». По команде «воздух» все разбежались в стороны от дороги и открыли огонь из винтовок и ручных пулеметов. Я лег в кювет на висящие за спиной лотки с минами и так, полу­сидя, тоже выпустил обойму в белый свет. «Хейнкели» сбросили на наш идущий повзводно полк свой бомбовый груз, но насколько я помню, пострадавших не было. Мне не раз приходилось попадать под бомбежку небольших групп «хейнкелей» еще в 1942 году, во время драпа от Майкопа до Лазаревской, у меня создалась твердая убежденность, что такая бомбежка – пустая трата бомб, так же, как и стрельба по самолетам из винтовок и ДП – пустая трата патронов. Когда «хейнкель» с высоты около полутора тысяч метров сбрасывает бомбы, их довольно долго видно, а потом и слышно и, практически, всегда есть время убежать от ожидаемого места падения бомб, естественно, если ты условиями боя не привязан к позиции. Вот когда бомбят Ю-87 – это совсем другое дело, но об этом немного позже.

Впервые большинству из нас довелось увидеть полностью разрушенный и сожженный город. Шли мы походным порядком, перешли по наведенному понтонному мосту какую-то речку с низкими заболоченными берегами. На западном берегу под взгорком стояло два или три маленьких домишки, а когда мы поднялись на взгорок, то вошли в бывший город. Мы прошли его весь, и нигде не было видно ни одного уцелевшего строения, все было разрушено и сожжено, и весь воздух был пропитан ни с чем не сравнимым запахом сгоревшего человеческого жилья. Этот запах потом преследовал нас до самого Днепра. Первый полностью разрушенный город был Чугуев.

Харьков дивизия обошла южнее. Сплошного фронта не было ни у немцев, ни у нас. Была постоянно движущаяся на запад разорванная на куски передовая. Лишь в городе Валки мы вошли, наконец, в непосредственное соприкосновение с какой-то немецкой арьергардной частью, однако немцы так быстро отступили, что и боя как такового не получилось, зато наша рота захватила немецкую кухню с готовым супом, который по густоте был почти что соусом. Суп-соус показался нам весьма вкусным и питательным, кроме супа чуть не каждому бойцу роты досталось по банке немецкой консервированной колбасы. Банки большие, по 2,5 килограмма, а колбаса из какого-то эрзаца, но залитая смальцем и очень питательная.

От этого города дивизия двинулась общим направлением на Кременчуг, путь ее пролегал в стороне от больших дорог и городов, проселками, и на пути попадались лишь небольшие села. Каждое такое село – это обычно одна улица с домиками, выходящими фасадом на улицу, а задами и огородами – прямо в степь.

Война у нас пошла довольно странная: немцы от нас деловито и в полном порядке драпали на машинах, а мы их пешком пытались догнать. И догоняли-таки иногда! Входишь иной раз в село, а в нем только первая и последняя хаты целые, а все остальные горят, как огромные факелы, подожженные немецкими файер-командами. Бывало, полковые разведчики, а то даже ребята из боевого охранения устраивали с поджигателями скоростную перестрелку, но фрицы, пользуясь преимуществом в скорости передвижения, садились на свои мотоциклы и уматывали.

Шли мы быстро, тылы отставали, раздача хлеба, сахара, табака, консервов догоняла раз в 3–4 дня. Лишь один раз небольшое село вместе с файер-командой было занято совершенно целенькое. Так ведь не дали отвести душу с этими поджигателями, а зла на них накопилось аж под самую завязку. Зато ночь эту спали в хатах. Я выменял у хозяйки хаты на мыло полный вещмешок сухарей, а потом она мне еще и гадала, и нагадала, что не погибну я на войне, а умру много позже «от злого человека». Первая часть гадания явно сбылась, а о второй в мои шестьдесят четыре года и после четырех инфарктов, пожалуй, не стоит уже и думать.

Так дошли мы дочти до Кременчуга, где немцы, желая сохранить плацдарм на левом берегу, сильно укрепились и сопротивлялись упорно. Мы так и думали, что нам достанется удовольствие ликвидировать этот плацдарм. Ан нет, к вечеру повернули дивизию на юг, и пошли мы, после небольшого отдыха, вниз по течению Днепра. Трудный был этот бросок на юг, после дневного перехода, да всю ночь ускоренным маршем – ни закурить нельзя, ни даже чиркнуть «катюшей»⁷. Всего за эти сутки прошагали мы более девяноста километров, это трудно даже хорошо тренированным солдатам. Здорово помогли мне выменянные на мыло сухари. Когда идешь и не спеша грызешь что-нибудь, дорога кажется легче.

 

  Содержание           Следующая глава